История с интернатом на Ляпустина, 4

Я хочу использовать возможность, которая возникла в связи с расследованием избиения детей санитаром дома-интерната в Екатеринбурге на Ляпустина 4, чтобы обратить внимание всех на то, что происходящее в этом интернате — это лишь один случай того маленького ада, в котором живут наши дети-отказники. Особенно когда речь идет о самых беззащитных из них — детях с особенностями развития. Я хочу чтобы внимание СМИ, государства и общественных организаций было направлено не только на этот случай, но и на всю систему интернатов в нашей стране.

 vodyanova

Я вижу, что мое имя помогает привлечь внимание к тому, что происходит в нашей стране за закрытыми дверьми буквально в тысячах закрытых учреждениях подобных этому интернату.

Я лично знакома с этим санитаром, которого сейчас обвиняют в насилии, его зовут Андрей. Андрей при встрече в интернате произвел впечатление симпатичного парня, помогал и общался. Но ты никогда не можешь сказать, что именно творится в душе или голове человека, который пережил неизгладимую травму, которую может нанести детство в подобных интернатовских условиях. Я бы и хотела сказать, что не могу поверить в происходящее, но это не так. Я, конечно, в шоке, но к сожалению, как раз очень хорошо представляю что может происходить в интернатах в России.

Есть ужасная статистика от Генпрокуратуры за 2009 год, которую следует напомнить: 40% выпускников детдомов становятся алкоголиками, 40% попадают в тюрьму, 10% кончают жизнь самоубийством и только 10% могут устроится в жизни. И именно поэтому я все эти годы говорю про то, что в идеальном мире интернатов не должно быть вообще. По меньшей мере существующая система нуждается в серьезном реформировании, большей открытости. Чтобы такие случаи (а мы не знаем что именно там происходит, но слышим об этом регулярно) поскорее всплывали на поверхность.

Этот интернат — единственный, с которым мы находимся на какой-то связи. К сожалению, нам как и волонтерским организациям, как и другим НКО доступ в такие заведения фактически закрыт. Все интернаты в России — это заведения закрытого типа, и без разрешения официального опекуна, которым является директор интерната, туда попасть невозможно. Все посещения — по заранее оговоренному «маршруту» — игровая и актовый зал. Как вы понимаете, реальную картину увидеть таким образом сложно. Хотя, конечно, можно представить, что при катастрофической нехватке персонала, в учреждении, где проживают около 400 человек, может происходить многое. Но что именно — можно только догадываться.

Когда журналист Алан Филпс написал книгу «Дай мне шанс» о кошмарных условиях в детских интернатах и прислал ее мне, так совпало, что мы тогда как раз достроили детскую площадку именно в этом екатеринбургском интернате на Ляпустина, 4, о котором сейчас все говорят. Шел 2010-й год, но при посещении этого интерната, стало очевидно, что с 90-х, о которых писал Алан, ничего не изменилось.

В ту поездку в этом интернате в отделении для лежачих детей я «нашла» мальчика Егора. Он не говорил, был в смирительной рубашке и привязан за ногу к кровати. Когда я спросила, почему ребенок находится в таких условиях, то мне сказали, что он агрессивный и кусает других детей, и что он все равно не ходит. Когда я потребовала его развязать, Егор встал и побежал на кухню. Я была просто в ярости, а меня успокаивали объяснением, что на 50 таких как Егор детей в лежачем отделении выделено всего две ставки нянечек, которые только и успевают, что этих детей кое-как три раза в день кормить. Еще мне пытались объяснить, что Егор такой агрессивный из-за того, что от него отказались, когда ему было 8 лет, а не при рождении, как это бывает. Поэтому он такой «избалованный». Именно жуткие условия в этом интернате и знакомство с Егором и его историей побудили меня расширить деятельность Фонда до развития услуг для семей, воспитывающих детей с особенностями развития, и таким образом попытаться предотвратить родительские отказы. На фотографии, где я с Егором, когда вернулась навестить его и других детей год спустя, он уже набрал несколько килограммов и повеселел. Если бы я не вступилась, то за этот год мышцы ног Егора в привязанном состоянии полностью атрофировались, и он бы действительно стал лежачим.

Я постоянно думала о том, что происходит за закрытыми дверьми в каком-нибудь более глухом регионе, куда волонтеров никогда не пустят, а СМИ или медийные лица вряд ли доедут?!

Екатеринбург — крупный город, в нем множество состоятельных людей, я помню, когда я приехала, стою на территории интерната и слышу шум Ferrari, пролетающeй мимо. Такой парадокс! К сожалению, внимание появляется когда трагедия уже произошла, так давайте использовать эту возможность для того, чтобы не только разобраться «было или не было» и что конкретно, но и призовем еще раз наше правительство к тому, чтобы они задумались более серьезно о реформации этой губительной для наших детей системы закрытых детских учреждений.

Вот, что говорят об этом специалисты, которые ежедневно работают с этой проблемой:

Мария Островская, руководитель общественной организации «Перспективы» (г. Санкт-Петербург):

«Вопрос открытости системы стоит острейшим образом. Это очень важно, чтобы у ребенка были законные представители, которые бы могли защищать его интересы. Когда мы только начинали работать с интернатом в Павловске, а это было 20 лет назад, в год умирало около 50 детей из 150 детей, находившихся в интернате. А сейчас, 7-8 детей в год. Чтобы такие вещи впредь не случались, нужно сделать три вещи — Первое, это сделать интернаты открытыми и прозрачными. Второе — впустить в интернаты общественные организации. И третье — законодательно отделить роль опекуна от роли учреждения, которое оказывает социальные услуги. У ребенка должен быть независимый представитель. И тогда система постепенно начнет меняться. Интернатная система конечно не хочет, чтобы скандальные истории просачивались вовне. И как правило, любые проблемы замалчиваются или решаются внутри системы. Я уверена, что этот санитар не единственный в российских интернатах. Просто о других мы ничего не знаем и не узнаем. Полностью избавиться от проблем мы никогда не сможем. Главное, это чтобы путем каждодневного постоянного контроля подобные проблемы отслеживались и решались».

Роман Дименштейн, председатель правления Центра лечебной педагогики, Москва:

«Закрытая ситема провоцирует насилие. Нужно принципиальным образом вносить изменения в систему и делать ее открытой. Интернат как ловушка, человек оттуда не может выбраться. Он ощущает свою беспомощность, когда жаловаться куда-либо бесполезно. Эта же система портит и тех, кто должен казалось бы заботиться о детях. Ситуация безнаказанности и бесконтрольности ломает людей, даже тех людей, у которых есть потенциально добро внутри. Правовая группа Центра лечебной педагогики, работу которой уже третий год подряд финансирует Фонд „Обнаженные сердца“ инициировала разработку законопроекта, призванного в корне изменить ситуацию в сфере опеки и попечительства для лиц с психическими расстройствами. Система должна быть открытой. Открытость связана с институтом внешних опекунов. Сейчас единственный опекун для детей, оказавшихся в интернатах — это интернат. Законопроект предлагает ввести право исполнять функции опекуна или попечителя специализированным некоммерческим организациям».